Артем Арефьев: врачи выталкивают инвалидов из большого спорта
22 Января 2013
Артем Арефьев: врачи выталкивают инвалидов из большого спорта
В новой серии спецпроекта портала «66.ru» паралимпиец Артем Арефьев рассказал, как стать чемпионом, когда в тебя никто не верит.
Он четырехкратный паралимпийский чемпион, на счету которого несколько золотых и серебряных медалей. В 19 лет он поставил свой первый рекорд Европы на чемпионате в Голландии. В 28 — отправился на Паралимпиаду в Лондон и занял второе место в беге на 800 метров. Для человека, больного ДЦП, это огромная победа. Но свердловский легкоатлет Артем Арефьев мог тогда добежать и до золота. Во всяком случае так считает его тренер. Но уступил другому россиянину — спортсмену из Санкт-Петербурга. Помешала не неуверенность в себе и даже не здоровье. Помешали чиновники, которые к чемпионату мира — 2018 решили сделать из Екатеринбурга футбольную столицу Урала, забыв о необычных спортсменах, которым надо тренироваться и завоевывать медали в других дисциплинах уже сейчас.
Спортсмены признаются, что Екатеринбург — не лучшее место для занятий легкой атлетикой. Легкоатлетических манежей в городе почти не осталось. Те, что есть, на реконструкции, а что будет после того, как строители сдадут объект, — никто не знает. Может быть, появится еще один футбольный манеж. Изменений здесь не ждут. Разве что в худшую сторону. В свете ЧМ легкая атлетика ближайшие несколько лет будет находиться где-то на задворках.
Мы встретились с Артемом в зимнем манеже «Уралмаш». В одном зале здесь занимаются сразу несколько детских групп. В центре разместились футболисты, отгородившись от остального мира сеткой, по бокам — бегуны с серебряными пятками. Среди них есть и дети, больные ДЦП, и глухонемые. У входа — команда по настольному теннису. Здесь же Артем Арефьев готовится к чемпионату мира, который пройдет уже в этом году в Лионе. В 2016 он поедет на Паралимпийские игры в Рио-де-Жанейро. А потом снова вернется в холодный, полуразвалившийся «Уралмаш». Конечно, если к тому времени беговые дорожки не демонтируют и манеж полностью не захватят молодые энергичные футболисты.
Меня напрягают наши врачи: они вычеркивают инвалидов из спорта
Я учился в обыкновенной школе. У нас была секция легкой атлетики. Ребята приходили, играли, бегали, занимались какими-то играми. Мне учителя сказали: «Что ты сидишь в классе один, делаешь уроки, пойди, подвигайся. Может, попробуешь походить в кружки, в секции?». Я пошел и много чего перепробовал. Получаться стало в легкой атлетике. Постепенно я начал тренироваться, но это было несерьезно. Я приходил, что-то делал и уходил. Потом я себя перерос. Стал профессиональным спортсменом.
Мне никто не говорил, что у меня хорошие данные, что я могу многого добиться в спорте. Такого человека рядом не было. Мне никогда не говорили о перспективах. У моего тренера был свой подход к ребятам. Он приглашал всех, вне зависимости от физических данных. Главное — желание. Бегайте на здоровье, занимайтесь, тренируйтесь, это же хорошо. Потом в дело вступал естественный отбор. Кто-то уходил, не выдерживал, кто-то оставался.
В секции надо мной смеялись, издевались. Говорили: «Ну какой из тебя спортсмен?
Он четырехкратный паралимпийский чемпион, на счету которого несколько золотых и серебряных медалей. В 19 лет он поставил свой первый рекорд Европы на чемпионате в Голландии. В 28 — отправился на Паралимпиаду в Лондон и занял второе место в беге на 800 метров. Для человека, больного ДЦП, это огромная победа. Но свердловский легкоатлет Артем Арефьев мог тогда добежать и до золота. Во всяком случае так считает его тренер. Но уступил другому россиянину — спортсмену из Санкт-Петербурга. Помешала не неуверенность в себе и даже не здоровье. Помешали чиновники, которые к чемпионату мира — 2018 решили сделать из Екатеринбурга футбольную столицу Урала, забыв о необычных спортсменах, которым надо тренироваться и завоевывать медали в других дисциплинах уже сейчас.
Спортсмены признаются, что Екатеринбург — не лучшее место для занятий легкой атлетикой. Легкоатлетических манежей в городе почти не осталось. Те, что есть, на реконструкции, а что будет после того, как строители сдадут объект, — никто не знает. Может быть, появится еще один футбольный манеж. Изменений здесь не ждут. Разве что в худшую сторону. В свете ЧМ легкая атлетика ближайшие несколько лет будет находиться где-то на задворках.
Мы встретились с Артемом в зимнем манеже «Уралмаш». В одном зале здесь занимаются сразу несколько детских групп. В центре разместились футболисты, отгородившись от остального мира сеткой, по бокам — бегуны с серебряными пятками. Среди них есть и дети, больные ДЦП, и глухонемые. У входа — команда по настольному теннису. Здесь же Артем Арефьев готовится к чемпионату мира, который пройдет уже в этом году в Лионе. В 2016 он поедет на Паралимпийские игры в Рио-де-Жанейро. А потом снова вернется в холодный, полуразвалившийся «Уралмаш». Конечно, если к тому времени беговые дорожки не демонтируют и манеж полностью не захватят молодые энергичные футболисты.
Меня напрягают наши врачи: они вычеркивают инвалидов из спорта
Я учился в обыкновенной школе. У нас была секция легкой атлетики. Ребята приходили, играли, бегали, занимались какими-то играми. Мне учителя сказали: «Что ты сидишь в классе один, делаешь уроки, пойди, подвигайся. Может, попробуешь походить в кружки, в секции?». Я пошел и много чего перепробовал. Получаться стало в легкой атлетике. Постепенно я начал тренироваться, но это было несерьезно. Я приходил, что-то делал и уходил. Потом я себя перерос. Стал профессиональным спортсменом.
Мне никто не говорил, что у меня хорошие данные, что я могу многого добиться в спорте. Такого человека рядом не было. Мне никогда не говорили о перспективах. У моего тренера был свой подход к ребятам. Он приглашал всех, вне зависимости от физических данных. Главное — желание. Бегайте на здоровье, занимайтесь, тренируйтесь, это же хорошо. Потом в дело вступал естественный отбор. Кто-то уходил, не выдерживал, кто-то оставался.
В секции надо мной смеялись, издевались. Говорили: «Ну какой из тебя спортсмен?
Да ты никого не обыграешь». Я действительно проигрывал даже тем, кто не ходил на легкую атлетику. Но потом я стал обыгрывать тех, кто так говорил. Тогда разговор по-другому пошел.
То, что есть такой спорт инвалидов, мы узнали в 1999 году. Мной заинтересовался спортклуб инвалидов «Родник». Они предложили мне съездить на первый чемпионат России. Это был 1999 год и первая бронзовая медаль за бег на 400 метров.
После этого несколько лет мне не удавалось взять ни одной медали. Но я все равно продолжал бегать. Попал в сборную, выступил на чемпионате Европы. После школы я не стал бросать легкую атлетику. Сейчас занимаюсь очень серьезно.
Поначалу мне часто хотелось все бросить. Меня постоянно напрягали наши врачи. Они уверены, если у тебя детский церебральный паралич, то бегать нельзя. Мне говорили: «Когда ты бегаешь, на тебя действуют определенные вибрационные нагрузки, они противопоказаны больным ДЦП». Но мы на своем примере доказываем обратное. Заниматься нужно. Это хорошо укрепляет костно-мышечную систему, тренирует опорно-двигательный аппарат. Мы учимся владеть своим телом, контролируем координацию. Спорт для инвалидов — это одно из хороших средств реабилитации. Спорт нужен, чтобы реабилитировать себя в обществе, стать более активным. Нужно работать над собой, а не сидеть дома, получать пенсию 4 тысячи рублей и пытаться выжить на нее.
Екатеринбург — футбольный город, легкоатлетов чиновники ликвидировали
В Екатеринбурге нет условий для тренировок. Посмотрите на наш манеж «Уралмаш». Эта беговая дорожка, которая лежит вдоль стены, была сделана не так давно. За нее взялись только после нашего показательного ремонта. Руководство проснулось и сделало капитальный ремонт покрытия. На этом все закончилось. Ничего другого не делают. Не поменяли бетонное покрытие, основание — все то же. Это все еще с 70-х годов.
Нам нужен нормальный, хороший стадион на улице. 400 метров круг и 8 дорожек. Ни Центральный стадион, ни «Динамо» нам не подходят. На Центральном стадионе все сделано для футболистов. Там, например, нельзя метать. И потом… что бы там ни говорили, покрытие на Центральном стадионе — плохого качества. Я не знаю, что там насыпали и что там залили, но резина настолько жесткая и настолько плохая, что бегать по ней — никакого удовольствия. На «Динамо» и то резина лучше, но «Динамо» закрыли на реконструкцию. Что там будет — никто не знает.
Сейчас наш манеж «Уралмаш» хотят забрать футболисты. Хотя совсем недавно рядом открыли новый футбольный манеж, но футболисты до сих пор тренируются здесь, и время от времени встает вопрос, чтобы манеж полностью перепрофилировать под футбол. Куда пойдем мы, никого не волнует.
Наверху больше заняты футболом. Скоро чемпионат мира. Но нельзя только для одного футбола губить все остальные виды спорта. Это недальновидно. Посмотрите: этот манеж раньше был чисто легкоатлетический. Здесь можно было тренировать практически все виды. Даже летние. Тут даже был сектор для прыжков в высоту. Потом, в 90-е, манеж частично перепрофилировали. Вот тут сейчас теннисисты, футболисты, тут еще любительский настольный теннис для пацанов. Там, где раньше была столовая, сауна, раздевалки, сейчас мебельный магазин. Здесь вообще куча непрофильных арендаторов. Сауна и сейчас есть, но она частная, и мы туда не ходим. Мы сейчас в сауну ходим в детско-юношескую спортивную школу. Эта — не для нас.
После Олимпиады был такой разговор — закрыть манеж на реконструкцию и все переделать под легкую атлетику. Но говорят одно, а на деле другое. Если этот манеж полностью перепрофилируют под футбольный, мы вообще ни с чем останемся. Чиновники должны поменять взгляд на эту проблему.
Самый хороший манеж для легкоатлетов у нас — это «Луч». Там можно тренировать практически все виды. Раньше там был стадион, но когда начали развивать футбол, то спортивный клуб «Урал» провел реконструкцию. Легкоатлетический стадион как таковой полностью ликвидировали. Сейчас там футбольный манеж. Раньше там хотя бы было футбольное поле и беговые дорожки по периметру, а сейчас этих дорожек нет. Футбольное поле расширили по каким-то стандартам. Поэтому сейчас мы не можем на этом стадионе тренироваться. Нужно развивать все виды спорта комплексно — не только футбол, но и легкую атлетику.
Паралимпиада в Лондоне: мы могли побороться за золото в беге на 800 метров
Спортсмены делятся на классы в зависимости от того, какая инвалидность у человека, что у него поражено. Классы ДЦП — это любой тридцатый класс, с 30 по 38. Они подразделяются в зависимости от степени поражения. Самый малый — это 38 класс, там поражения минимальны и незаметны. Это практически здоровый спортсмен. 37 класс — это спортсмены с односторонним поражением — одна рука или одна нога. Мой класс — 36. Это общее поражение всех конечностей, так называемый тетрапарез. Тем не менее я хожу, говорю и что-то руками делаю.
Чем ниже класс, тем больше поражение спортсмена. Вплоть до того, что они самостоятельно себя обслуживать не могут. Люди с 34 классом уже не ходят. У них ноги настолько поражены, что они в основном передвигаются на колясках. Спортсмены с сильным поражением не бегают, но занимаются метанием. У нас есть особый вид легкой атлетики: спортсмены метают продолговатый снаряд, чем-то напоминающий грушу, метают на дальность…
Подготовиться к Олимпиаде нам помогли учебно-тренировочные сборы в Подмосковье. Перед самой Олимпиадой мы тренировались в Новогорске. Там хорошая спортивная база. Так мы выходим из положения. Но хотелось бы иметь все это у себя дома, в Екатеринбурге. Мы же не все время на сборах находимся. Дома тренироваться тоже надо. Тем более что Олимпиада прошла.
В Лондоне нам создали все условия. Был стадион, тренажерка, медицинское обслуживание. Единственное, чего нам не хватало, — это парковой зоны. Там был олимпийский парк, но он практически весь заасфальтирован. А жесткое покрытие ни к чему, оно по ногам бьет очень сильно. Спортсменам нужно что-то вроде песочка или грунтовки. Там был круг 500 метров, но извините — мне надо 4 км — сколько это надо сделать кругов?
В Лондоне я участвовал в полуфинале и финале на 400 и на 800. Так получилось, что мне не удалось выжать даже первую четверку. Это была моя первая дистанция, 400 метров. Но мы ее всегда рассматривали как проходящую, потому что это не мой вид, не моя дистанция.
Мы бегали 400, средняя дистанция — 800–1500. Здесь у меня, как у моей жены Юли, метательницы диска и копья, какие-то виды начали убирать. Либо нет 800, либо нет полуторки. А поскольку там времени вагон, то можно выйти еще на какую-то дистанцию. Я вышел на 400 метров. Это как бы дополнительный шанс как-то показать себя. В 2004 году мы выиграли 400 метров, в 2008 году стали серебряными призерами. Но в этот раз ничего не получилось.
Мы с тренером проанализировали эту ситуацию и пришли к выводу, что я просто не был готов выступать на 400 метров. Я больше готовился на 800 метров. А со временем выступать все сложнее, конкуренция растет. Инвалидный спорт выхватывает большое количество людей. Появляются таланты, и со временем становится все сложнее. Поэтому я сейчас более комфортно себя чувствую на средней дистанции. Это мои дистанции, я на них специализируюсь. 400 — это уже не для меня, там уже выигрывают более достойные.
После 400 в Лондоне у меня был день отдыха, и потом уже 800 метров. Но полуфинал там выиграть несложно было, а финал надо было доработать. Перед Олимпиадой у меня появилось сразу два серьезных соперника. Один из России, другой — из Великобритании. Надо было с ними побороться. Я уже тогда понимал, что со своим, россиянином, бесполезно бороться, а вот с англичанином побороться можно. Моя цель была — побороть англичанина. Российский спортсмен пришел с уже более высоким результатом. Он был вне конкуренции.
Нашей стране было дано второе место. Первое место считалось, наверное, исключительным случаем. Если только повезет. Хотя потом мне тренер сказал, что, возможно, можно было побороться и за золото. Но я ни о чем не сожалею, потому что наша задача была выполнена. Мы боролись с англичанином, мы его обыграли, мы заняли второе место, как и планировали. Больше от меня ничего не требовалось.
Мне говорят: «Так, как ты бегаешь — уже никто не бегает». Я могу продержаться еще три года. Потом я могу оказаться в точно такой же ситуации, в какой сейчас находится моя супруга Юлия. Скоро мои средние дистанции уберут полностью. Я должен буду выступать на 400 метров, а мне здесь ничего не светит. Я использую шанс выступить в составе сборной на чемпионате мира и на чемпионате Европы. Чемпионат мира будет у нас летом 2013 года, там есть мои дистанции — и 800, и полуторка. Тренер сказал: надо выступать и уйти, хлопнув дверью. Так нечестно: убирают вид, а человек остается не у дел.
Когда мы приехали после Паралимпиады, то нас встречали в основном официальные лица: министр спорта — обязательно, директор спортивного клуба инвалидов «Родник». Меня встречали жена и близкие родственники. Народу, прямо скажем, было немного.
Первое время после Олимпиады меня узнавали на улице. А потом как-то постепенно все сошло на нет. Потом это все забывается. Сейчас меня редко узнают. Но я этому даже рад. Я личность непубличная, не мое это.
Путин и Куйвашев исполнили обещание, но машины нам так и не дали
За федеральные призовые медали нам все выплатили. Паралимпийцам за медали была положена такая же сумма, как и здоровым. Сколько выплатили призовых от области здоровым — столько выплатили и нам. Единственное, где была заминка, когда президент Путин на встрече перед отъездом на Олимпиаду говорил, что все призеры паралимпийских игр получат от спонсоров такие же машины, как и здоровые. Знаете, да, выдавали там «Ауди 8» за первое место, «Ауди 7» и «Ауди 6» соответственно за 2 и 3. «То же самое будет и вам», — сказал Путин. Но почему-то это выполнено не было.
По неофициальным данным, то ли договор у нас не был составлен с Фондом поддержки олимпийцев, то ли еще что-то. Машин нет. Потом, буквально перед Новым годом, Владимир Путин сделал заявление, что паралимпийцы выступили весьма достойно. Чем они хуже олимпийцев? И почему им не дали машины? Не у всех спортсменов есть права и не все могут ездить на машине. Кому-то нужно специальное средство передвижения. Поэтому вместо машины нам решили дать компенсации. Сейчас идет процесс по оформлению документов, чтобы эти компенсации получить. Пока их нет.
Я могу водить машину. Права получил за год до Олимпиады, в сентябре 2011 года. Пока жил один, ездил на трамвае или ходил пешком. Меня это не напрягало. Но после того как я женился, супруга стала говорить: хорошо бы на права выучиться. Учиться мы пошли вместе. Она у меня с похожим заболеванием.
В автошколе на нас смотрели с недоверием — сможем, не сможем. Они с такой категорией не работают. Мы пошли в обычную автошколу, а не по специальной программе, через Министерство соцзащиты. Мы хотели учиться среди обычных людей. Чтобы никаких поблажек. Там таких очень редко видят. Я надеялся, что они ничего не поймут, не заметят. Но они заметили. Поняли, что у нас есть какие-то особенности. Несмотря ни на что мы прошли медицинскую комиссию, хотя сначала заведующая всеми силами упиралась и говорила, что мы не сдадим. Но мы сдали, я с первого раза, жена — с пятого.
В составе нашей сборной нет спортсменов из специнтернатов
Я не помню, чтобы в составе сборной Свердловской области были дети, выросшие без попечения родителей, из детских домов. Таких историй, как у Татьяны МакФадден, которая добилась больших результатов, я не знаю. Ее усыновили приемные родители из Америки, и она получила все необходимое для того, чтобы стать чемпионкой. Теперь, после вступления в силу закона «Димы Яковлева», таких историй станет еще меньше. Я не понимаю, зачем это было нужно. У нас ужасная сиротская система.
Почему ответом на «список Магнитского» должны страдать наши дети?
То, что есть такой спорт инвалидов, мы узнали в 1999 году. Мной заинтересовался спортклуб инвалидов «Родник». Они предложили мне съездить на первый чемпионат России. Это был 1999 год и первая бронзовая медаль за бег на 400 метров.
После этого несколько лет мне не удавалось взять ни одной медали. Но я все равно продолжал бегать. Попал в сборную, выступил на чемпионате Европы. После школы я не стал бросать легкую атлетику. Сейчас занимаюсь очень серьезно.
Поначалу мне часто хотелось все бросить. Меня постоянно напрягали наши врачи. Они уверены, если у тебя детский церебральный паралич, то бегать нельзя. Мне говорили: «Когда ты бегаешь, на тебя действуют определенные вибрационные нагрузки, они противопоказаны больным ДЦП». Но мы на своем примере доказываем обратное. Заниматься нужно. Это хорошо укрепляет костно-мышечную систему, тренирует опорно-двигательный аппарат. Мы учимся владеть своим телом, контролируем координацию. Спорт для инвалидов — это одно из хороших средств реабилитации. Спорт нужен, чтобы реабилитировать себя в обществе, стать более активным. Нужно работать над собой, а не сидеть дома, получать пенсию 4 тысячи рублей и пытаться выжить на нее.
Екатеринбург — футбольный город, легкоатлетов чиновники ликвидировали
В Екатеринбурге нет условий для тренировок. Посмотрите на наш манеж «Уралмаш». Эта беговая дорожка, которая лежит вдоль стены, была сделана не так давно. За нее взялись только после нашего показательного ремонта. Руководство проснулось и сделало капитальный ремонт покрытия. На этом все закончилось. Ничего другого не делают. Не поменяли бетонное покрытие, основание — все то же. Это все еще с 70-х годов.
Нам нужен нормальный, хороший стадион на улице. 400 метров круг и 8 дорожек. Ни Центральный стадион, ни «Динамо» нам не подходят. На Центральном стадионе все сделано для футболистов. Там, например, нельзя метать. И потом… что бы там ни говорили, покрытие на Центральном стадионе — плохого качества. Я не знаю, что там насыпали и что там залили, но резина настолько жесткая и настолько плохая, что бегать по ней — никакого удовольствия. На «Динамо» и то резина лучше, но «Динамо» закрыли на реконструкцию. Что там будет — никто не знает.
Сейчас наш манеж «Уралмаш» хотят забрать футболисты. Хотя совсем недавно рядом открыли новый футбольный манеж, но футболисты до сих пор тренируются здесь, и время от времени встает вопрос, чтобы манеж полностью перепрофилировать под футбол. Куда пойдем мы, никого не волнует.
Наверху больше заняты футболом. Скоро чемпионат мира. Но нельзя только для одного футбола губить все остальные виды спорта. Это недальновидно. Посмотрите: этот манеж раньше был чисто легкоатлетический. Здесь можно было тренировать практически все виды. Даже летние. Тут даже был сектор для прыжков в высоту. Потом, в 90-е, манеж частично перепрофилировали. Вот тут сейчас теннисисты, футболисты, тут еще любительский настольный теннис для пацанов. Там, где раньше была столовая, сауна, раздевалки, сейчас мебельный магазин. Здесь вообще куча непрофильных арендаторов. Сауна и сейчас есть, но она частная, и мы туда не ходим. Мы сейчас в сауну ходим в детско-юношескую спортивную школу. Эта — не для нас.
После Олимпиады был такой разговор — закрыть манеж на реконструкцию и все переделать под легкую атлетику. Но говорят одно, а на деле другое. Если этот манеж полностью перепрофилируют под футбольный, мы вообще ни с чем останемся. Чиновники должны поменять взгляд на эту проблему.
Самый хороший манеж для легкоатлетов у нас — это «Луч». Там можно тренировать практически все виды. Раньше там был стадион, но когда начали развивать футбол, то спортивный клуб «Урал» провел реконструкцию. Легкоатлетический стадион как таковой полностью ликвидировали. Сейчас там футбольный манеж. Раньше там хотя бы было футбольное поле и беговые дорожки по периметру, а сейчас этих дорожек нет. Футбольное поле расширили по каким-то стандартам. Поэтому сейчас мы не можем на этом стадионе тренироваться. Нужно развивать все виды спорта комплексно — не только футбол, но и легкую атлетику.
Паралимпиада в Лондоне: мы могли побороться за золото в беге на 800 метров
Спортсмены делятся на классы в зависимости от того, какая инвалидность у человека, что у него поражено. Классы ДЦП — это любой тридцатый класс, с 30 по 38. Они подразделяются в зависимости от степени поражения. Самый малый — это 38 класс, там поражения минимальны и незаметны. Это практически здоровый спортсмен. 37 класс — это спортсмены с односторонним поражением — одна рука или одна нога. Мой класс — 36. Это общее поражение всех конечностей, так называемый тетрапарез. Тем не менее я хожу, говорю и что-то руками делаю.
Чем ниже класс, тем больше поражение спортсмена. Вплоть до того, что они самостоятельно себя обслуживать не могут. Люди с 34 классом уже не ходят. У них ноги настолько поражены, что они в основном передвигаются на колясках. Спортсмены с сильным поражением не бегают, но занимаются метанием. У нас есть особый вид легкой атлетики: спортсмены метают продолговатый снаряд, чем-то напоминающий грушу, метают на дальность…
Подготовиться к Олимпиаде нам помогли учебно-тренировочные сборы в Подмосковье. Перед самой Олимпиадой мы тренировались в Новогорске. Там хорошая спортивная база. Так мы выходим из положения. Но хотелось бы иметь все это у себя дома, в Екатеринбурге. Мы же не все время на сборах находимся. Дома тренироваться тоже надо. Тем более что Олимпиада прошла.
В Лондоне нам создали все условия. Был стадион, тренажерка, медицинское обслуживание. Единственное, чего нам не хватало, — это парковой зоны. Там был олимпийский парк, но он практически весь заасфальтирован. А жесткое покрытие ни к чему, оно по ногам бьет очень сильно. Спортсменам нужно что-то вроде песочка или грунтовки. Там был круг 500 метров, но извините — мне надо 4 км — сколько это надо сделать кругов?
В Лондоне я участвовал в полуфинале и финале на 400 и на 800. Так получилось, что мне не удалось выжать даже первую четверку. Это была моя первая дистанция, 400 метров. Но мы ее всегда рассматривали как проходящую, потому что это не мой вид, не моя дистанция.
Мы бегали 400, средняя дистанция — 800–1500. Здесь у меня, как у моей жены Юли, метательницы диска и копья, какие-то виды начали убирать. Либо нет 800, либо нет полуторки. А поскольку там времени вагон, то можно выйти еще на какую-то дистанцию. Я вышел на 400 метров. Это как бы дополнительный шанс как-то показать себя. В 2004 году мы выиграли 400 метров, в 2008 году стали серебряными призерами. Но в этот раз ничего не получилось.
Мы с тренером проанализировали эту ситуацию и пришли к выводу, что я просто не был готов выступать на 400 метров. Я больше готовился на 800 метров. А со временем выступать все сложнее, конкуренция растет. Инвалидный спорт выхватывает большое количество людей. Появляются таланты, и со временем становится все сложнее. Поэтому я сейчас более комфортно себя чувствую на средней дистанции. Это мои дистанции, я на них специализируюсь. 400 — это уже не для меня, там уже выигрывают более достойные.
После 400 в Лондоне у меня был день отдыха, и потом уже 800 метров. Но полуфинал там выиграть несложно было, а финал надо было доработать. Перед Олимпиадой у меня появилось сразу два серьезных соперника. Один из России, другой — из Великобритании. Надо было с ними побороться. Я уже тогда понимал, что со своим, россиянином, бесполезно бороться, а вот с англичанином побороться можно. Моя цель была — побороть англичанина. Российский спортсмен пришел с уже более высоким результатом. Он был вне конкуренции.
Нашей стране было дано второе место. Первое место считалось, наверное, исключительным случаем. Если только повезет. Хотя потом мне тренер сказал, что, возможно, можно было побороться и за золото. Но я ни о чем не сожалею, потому что наша задача была выполнена. Мы боролись с англичанином, мы его обыграли, мы заняли второе место, как и планировали. Больше от меня ничего не требовалось.
Мне говорят: «Так, как ты бегаешь — уже никто не бегает». Я могу продержаться еще три года. Потом я могу оказаться в точно такой же ситуации, в какой сейчас находится моя супруга Юлия. Скоро мои средние дистанции уберут полностью. Я должен буду выступать на 400 метров, а мне здесь ничего не светит. Я использую шанс выступить в составе сборной на чемпионате мира и на чемпионате Европы. Чемпионат мира будет у нас летом 2013 года, там есть мои дистанции — и 800, и полуторка. Тренер сказал: надо выступать и уйти, хлопнув дверью. Так нечестно: убирают вид, а человек остается не у дел.
Когда мы приехали после Паралимпиады, то нас встречали в основном официальные лица: министр спорта — обязательно, директор спортивного клуба инвалидов «Родник». Меня встречали жена и близкие родственники. Народу, прямо скажем, было немного.
Первое время после Олимпиады меня узнавали на улице. А потом как-то постепенно все сошло на нет. Потом это все забывается. Сейчас меня редко узнают. Но я этому даже рад. Я личность непубличная, не мое это.
Путин и Куйвашев исполнили обещание, но машины нам так и не дали
За федеральные призовые медали нам все выплатили. Паралимпийцам за медали была положена такая же сумма, как и здоровым. Сколько выплатили призовых от области здоровым — столько выплатили и нам. Единственное, где была заминка, когда президент Путин на встрече перед отъездом на Олимпиаду говорил, что все призеры паралимпийских игр получат от спонсоров такие же машины, как и здоровые. Знаете, да, выдавали там «Ауди 8» за первое место, «Ауди 7» и «Ауди 6» соответственно за 2 и 3. «То же самое будет и вам», — сказал Путин. Но почему-то это выполнено не было.
По неофициальным данным, то ли договор у нас не был составлен с Фондом поддержки олимпийцев, то ли еще что-то. Машин нет. Потом, буквально перед Новым годом, Владимир Путин сделал заявление, что паралимпийцы выступили весьма достойно. Чем они хуже олимпийцев? И почему им не дали машины? Не у всех спортсменов есть права и не все могут ездить на машине. Кому-то нужно специальное средство передвижения. Поэтому вместо машины нам решили дать компенсации. Сейчас идет процесс по оформлению документов, чтобы эти компенсации получить. Пока их нет.
Я могу водить машину. Права получил за год до Олимпиады, в сентябре 2011 года. Пока жил один, ездил на трамвае или ходил пешком. Меня это не напрягало. Но после того как я женился, супруга стала говорить: хорошо бы на права выучиться. Учиться мы пошли вместе. Она у меня с похожим заболеванием.
В автошколе на нас смотрели с недоверием — сможем, не сможем. Они с такой категорией не работают. Мы пошли в обычную автошколу, а не по специальной программе, через Министерство соцзащиты. Мы хотели учиться среди обычных людей. Чтобы никаких поблажек. Там таких очень редко видят. Я надеялся, что они ничего не поймут, не заметят. Но они заметили. Поняли, что у нас есть какие-то особенности. Несмотря ни на что мы прошли медицинскую комиссию, хотя сначала заведующая всеми силами упиралась и говорила, что мы не сдадим. Но мы сдали, я с первого раза, жена — с пятого.
В составе нашей сборной нет спортсменов из специнтернатов
Я не помню, чтобы в составе сборной Свердловской области были дети, выросшие без попечения родителей, из детских домов. Таких историй, как у Татьяны МакФадден, которая добилась больших результатов, я не знаю. Ее усыновили приемные родители из Америки, и она получила все необходимое для того, чтобы стать чемпионкой. Теперь, после вступления в силу закона «Димы Яковлева», таких историй станет еще меньше. Я не понимаю, зачем это было нужно. У нас ужасная сиротская система.
Почему ответом на «список Магнитского» должны страдать наши дети?
Дети, в основном беспризорники. У нас мало кто берет таких детей, потому что нет необходимых социальных доплат, нет такого интереса к этой проблеме. В семье и так трудно, а тут еще брать кого-то — никак не решиться. У американцев другая система реабилитации и медицина другая. У них была возможность забирать таких детей. В России инвалидам мало что светит, а тут была хоть какая-то альтернатива. Они могли выехать за границу, расти и учиться. Получить медицинскую, социальную помощь.
В нашей сборной нет ни одного спортсмена из специнтерната, потому что в этих учреждениях нет наставников, которые могли бы вывести детей за привычные рамки и показать перспективы. У нас такой тренер есть. Его зовут Борис Геннадьевич, это исключительный человек. Он хотел заниматься именно с инвалидами. Но таких людей мало.
Ирина Кузнецова
В нашей сборной нет ни одного спортсмена из специнтерната, потому что в этих учреждениях нет наставников, которые могли бы вывести детей за привычные рамки и показать перспективы. У нас такой тренер есть. Его зовут Борис Геннадьевич, это исключительный человек. Он хотел заниматься именно с инвалидами. Но таких людей мало.
Ирина Кузнецова