«Кому какое дело до моих ног? Я остался жив!» 19 лет назад Дзанарди спасся в страшной аварии, но теперь вновь на грани смерти
Алессандро (или Алекс – на английский манер) Дзанарди – может, не такой уж и великий гонщик, но великий человек. Хотя и в автоспорте он показал себя, но не реализовал полностью: к примеру, в «Ф-3000» (последняя ступенька перед «Ф-1») стал вторым, обыграв будущего чемпиона мира Дэймона Хилла и мегаталанта Хайнца-Харальда Френтцена.
Правда, с Гран-при ему не совсем везло: дебют в конце сезона-1991 в «Джордане» на три этапа, затем еще три гонки в полумертвой «Минарди», а позднее – переход в деградировавший «Лотус» (с перерывом на работу тестером в «Бенеттоне» в 1992-м с Михаэлем Шумахером), 1 зачетный балл за всю карьеру и первый уход из «Ф-1».
Он переехал в США – и всех разорвал: 15 побед в 51 гонке, еще 12 подиумов и два чемпионских титула в CART (великом прообразе современного «Индикара»). После американской части карьеры Алекса попытались вернуть топы «Ф-1», но не вышло.
И все же за пределами автогонок Дзанарди больше известен не как бывший пилот Гран-при или чемпион CART, а как человек, который пережил страшнейшую аварию на «Лаузицринге» и вернулся в спорт.
Дзанарди потерял ноги, но именно после этой трагедии написал великую историю, полную возвращений, восхождений и свершений.
Уже через два года после крэша вернулся на роковой трек в болиде CART и проехал символические 13 кругов – как выяснилось, быстрейший из них гарантировал бы ему пятое место в квалификации!
Затем Дзанарди тестировал болид «Формулы-1», а с 2005-го по 2009-й выступал в туринговой серии WTCC за «БМВ», где выиграл четыре заезда и еще пять раз поднялся на подиум. Да и вообще, за последние 17 лет он регулярно возвращался в кокпит гоночных машин – и постоянно показывал впечатляющие результаты.
Сейчас великий итальянец – в искусственной коме: на днях он столкнулся с грузовиком на тренировочном заезде неподалеку от Сиены из-за собственной ошибки. Он получил травмы головы – раздробил лобную кость. Его состояние оценивается как стабильно тяжелое, и врачи не исключают печального исхода.
Однако Алекс уже справлялся и с более тяжелыми ситуациями: аварии преследовали его всю жизнь, и от некоторых он уходил только чудом. Об этом Дзанарди рассказал в недавнем подкасте Beyond The Grid – вспомнил карьеру в «Формуле-1», дружбу и советы от Шумахера, причины неудач в Гран-при даже после возвращения с чемпионскими титулами и все, что только помнил о роковой аварии.
Вы узнаете, почему Дзанарди ни о чем никогда не жалел – даже после потери ног – и каждую неудачу оценивал как важнейший урок в жизни.
На тестах ездил быстрее Шумахера, а Михаэль по радио предлагал версии стратегии (и посоветовал перейти в «Лотус»)
«Флавио Бритаторе управлял командой, но технический персонал – Росс Браун и компания – существовали словно в другом мире и никак с Флавио не были связаны. Я вообще их не видел долгое время. Получил от «Бенеттона» контракт, комбинезон, командную рубашку и поло – и все. Оказался тест-пилотом только на бумаге.
А потом настал конец сезона. Они разработали новую машину – B194 с активной подвеской (скорее всего, речь все-таки о B193 для 1993-го – Sports.ru) – и подготовили ее для первых тестов на «Сильверстоуне». Михаэль заболел, и внезапно им потребовался пилот. Тогда-то они и вспомнили, что вообще-то у них есть тестер на контракте!
Это был мой первый опыт с машиной с активной подвеской. От меня даже не ждали большого объема работы: программа работала сказочно хорошо, результаты тут же оказались намного лучше ожидаемых. Я проехал невероятное количество кругов и побил время поула последнего Гран-при. У болида прорезался невероятный потенциал, но команда решила, что хороша не только техника, но и тот, кто за рулем. И в один момент неизвестный тест-пилот, которого вообще никто не знал, оказался в центре всеобщего обожания! Превратился в часть компании! Мне говорили: «О, ты должен переехать в Англию, почаще бывать на базе, познакомиться с инженерами».
Затем меня пригласили на тесты на «Поле-Рикаре» – уже официальные, где присутствовали все команды. Тогда на заезды впервые пригласили перешедшего из «Уильямса» Рикардо Патрезе. Он пилотировал одну машину, Михаэль – другую, а я просто присутствовал на всякий случай.
Рикардо оказался на 2 секунды медленнее Шумахера, и после обеда ему установили новые шины, чтобы подбодрить. Он проехал – и снова оказался на 1,5 секунды медленнее. Затем его спросили – хочет ли он поехать снова со свежими покрышками и выжать все или попробовать симуляцию гонки. И он так разозлился! Сказал: «Знаете, что? Я перешел из «Уильямса» как вице-чемпион мира! Я здесь, чтобы учить, а не чтобы учиться! Если вам нужно сделать симуляцию гонки – у вас есть тест-пилот!» Так я и оказался в машине вновь.
Мне залили столько же топлива, что и у Патрезе, и оставили его шины – он проехал на них всего пять кругов. Предложили небольшой отрезок, чтобы просто ознакомиться с машиной перед симуляцией. Я выехал – и проехал на 1,5 секунды быстрее лучшего времени Шумахера! И закончил день быстрейшим среди всех! Я был счастлив. Как же я был горд.
А потом я поехал гоночную симуляцию. Мы с Михаэлем дружили, и, помню, на круге выезда из боксов Шумахер пришел на пит-уолл и передал мне стратегию на гонку. Он делился со мной инструкциями по радио! Да, вот такие у нас были отношения. Все в команде радовались и гордились нашими результатами. Флавио предложил мне еще год в качестве тест-пилота – подождать и посмотреть, как сработает сотрудничество с Патрезе. Просил меня набраться терпения и остаться с ними. Обещал устроить меня в «Формулу-3000» для поддержания формы и хорошего денежного контракта.
Но не только в «Бенеттоне» видели, что я сделал. Другие команды тоже. На следующий день я пошел в ресторан – и ко мне подсел человек из «Лотуса». Осыпал меня и мою работу комплиментами и пригласил на вечерний разговор в командный моторхоум. Тогда мне и предложили контракт на следующий [1993-й] год на замену Мике Хаккинену, который переходил в «Макларен».
Почему я ушел в «Лотус» и не остался в «Бенеттоне»? Хех, почему! Если бы мы все знали ответы на каждый такой вопрос в жизни – все были бы профессорами! Вероятно, мне стоило остаться. Только бог знает, как моя жизнь повернулась бы тогда – и не обязательно в лучшую сторону.
Я думал, что лучшая возможность окажется в «Лотусе», потому что я смогу пилотировать. Если помните, в 92-м у команды был фантастический сезон – с надежной машиной они регулярно сражались за подиумы. Помню, я даже разговаривал на эту тему с Михаэлем – и он тоже сказал: «Алекс, думаю, тебе стоит подписать контракт – лучше, чем еще год в тест-пилотах».
На том этапе карьеры мне не хватало кого-то, кто предостерег бы от важных ошибок. Я не знаю, можно ли сказать, что я промахнулся с переходом в «Лотус» вместо продолжения работы в «Бенеттоне». Но, если быть до конца честным, мне стоило лучше использовать шанс в «Лотусе». В первой же гонке за них я ехал пятым и боролся с Хиллом из «Уильямса»! И я стремился непременно выиграть гонку за «Лотус», хоть это и было невозможно. И это сильно влияло на меня ментально.
К примеру, в Имоле я прорвался сквозь пелотон, выбрался на 4-е место, а потом Лехто устроил мне брейктест (не думаю, что сознательно), и я улетел в стену. Это произошло потому, что я хотел обогнать его как можно скорее – ведь я ехал на 1,5 секунды с круга быстрее Мартина Брандла на третьем месте. И я видел только подиум в качестве приемлемого результата – вместо того, чтобы финишировать «только» четвертым. «Только»! (Лучший результат Дзанарди в «Ф-1» – шестое место, были еще два седьмых – Sports.ru). Но для «Лотуса» это была бы фантастика! Да и для меня тоже.
Просто в «Лотусе» мой потенциал не всегда был виден. Только на Гран-при Италии мы могли чего-то добиться, но команда не подготовила вторую коробку передач – подходящую для нового мотора «Хонды», который был легче, меньше и мощнее. Я не получил его в итоге – силовая установка ушла Джонни Херберту. Он приехал пятым в квалификации, но по телеметрии инженеры увидели, что я выиграл у него 0,6 секунды только в двух поворотах «Лесмо». Я не буду вдаваться в технические подробности, но все увидели: если бы я получил такую же машину, то мог бы биться за поул. Хоть и теоретически».
Всевозможные роковые аварии преследовали Дзанарди еще в «Формуле-1» – вплоть до настоящей мистики!
Крэш на «Лаузицринге» не был самым серьезным и опасным в карьере Алекса: на Гран-при Бельгии-1993 ему досталось не меньше. Но через 10 месяцев итальянец все равно вернулся на трек.
«Я почти ничего не помню об этой аварии. Разве что непрофессионализм бельгийских врачей, которые вынесли заключение о моей способности пилотировать и дальше. Я имею в виду… Да я стоять не мог! Я оказался не то чтобы в болевом шоке, а в состоянии кошмарной дезориентации. Жене пришлось везти меня домой – я не осилил бы перелет. Я не мог стоять – только лежать в горизонтальном положении с закрытыми глазами, потому что у меня образовалась гематома на мозге из-за моментального сброса скорости. Все капилляры в моих глазах взорвались, так что глаза стали ярко-красными – как у Дракулы! И я выглядел так весь следующий месяц.
В 1994-м я думал, что наконец-то готов. Выполнял в полной мере все обязательства, у меня накопилось достаточно опыта. Но все равно остался в «Лотусе» только как тест-пилот, потому что у меня не было других предложений. Я подошел к делу с новым, более прогрессивным отношением, и связи с командой улучшились. Я мог говорить с техническим директором днями и ночами о том, что и как можно усовершенствовать в болиде, и фактически я задал новое направление в развитии подвески. Именно директор сказал, что я вывел «Лотус» на новый технический уровень. В итоге они посчитали мои знания слишком ценными, чтобы спускать их впустую.
В итоге когда мы приехали на тесты в «Сильверстоуне» перед Гран-при Испании, я должен был проехать только один день из трех. Но после моего отрезка команда решила отдать мне все оставшиеся два дня. Я отъездил почти 300 кругов, а затем отдал болид Педро Лами. И на первом же круге у него сломалось заднее антикрыло, и он улетел в стену! Педро сломал обе руки и кисти и выбыл до конца года, и я заменил его на всех последующих Гран-при.
Помню, на последней гонке сезона в Аделаиде у меня был очень хороший заезд, и он закончился очень глупо: закоротило кабель контакта зажигания. А ведь в один из моментов я ехал седьмым, и, как мне кажется, мог бы претендовать на очки. Через десять минут после возвращения из боксов мой гоночный инженер подозвал меня к машине и показал мне крепление заднего антикрыла – оно оказалось практически полностью разрушенным! Он сказал: «Если бы ты проехал еще круг – уик-энд мог бы закончиться трагедией». Так что теперь я рад тому сходу».
После CART снова провалился в «Формуле-1» из-за собственных ошибок – зато набрался внутренней силы для дальнейших успехов
Два чемпионских титула в США сделали Дзанарди очень известным гонщиком – он получил множество предложений и мог выбирать любой вариант. Все закончилось новым сотрудничеством с Шумахером – на этот раз с Ральфом в «Уильямсе», когда немец разнес напарника по очкам 35-0, привез три подиума и ни разу не опускался ниже пятого места, когда Алекс не поднялся выше седьмого. Это был провал – и после него гоночная карьера итальянца уже не оправилась. Дзанарди никого не винит в произошедшем – кроме себя.
«Честно говоря, если бы я остался в «Индикаре» и не вернулся в «Ф-1» – мне было бы только лучше. Я десять лет пытался превратить страсть к гонкам в профессию, и только в США у меня начало получаться, и ко мне вернулся вкус к давно позабытым вещам – которыми я постоянно жертвовал. Когда я подписал первый контракт с «Гэнасси» [команда «Индикара»], мне тогда еще приходилось тщательно подсчитывать расходы и доходы, выбирать билеты подешевле и прилетать на день раньше или позже, чтобы сэкономить 50 долларов. У меня не было ничего, кроме старого «БМВ» с пробегом в 300 тысяч километров.
В 98-м у меня были возможности вернуться в «Ф-1» не только в составе «Уильямса», но еще и «БАР», «Джордане» и даже Ален Прост звонил мне домой в Индианаполис, чтобы узнать, не захочу ли я за него погоняться. А еще меня звали на ужин в Маранелло, но сперва честно предупредили, что все их мечты и надежды связаны с Михаэлем Шумахером – но моя роль в качестве помощника выглядела обсуждаемой.
Успех в «Индикаре» доказал мне, что я могу побеждать, и я пребывал в абсолютной уверенности, что смогу выигрывать и в «Формуле-1». С этой точки зрения я и рассматривал предложения. Мне стоило бы лучше спросить себя – «как именно я начал побеждать в США и готов ли я начать с нуля в «Ф-1». Это и была самая большая ошибка: я не учел огромное количество усилий, которые нужно было приложить, чтобы раскрутить колесо развития.
Нельзя заставить себя посвящать еще больше сил для достижения какого-либо успеха. Крутить баранку – самое простое во всем процессе выстраивания команды в «Формуле-1». Может, мне и стоило бы поехать в Англию, снять квартиру рядом с базой или вообще установить палатку неподалеку от завода. Тогда я этого не понял. «Уильямс» хотел, чтобы я поднял их на новый уровень, и дал мне неопытных механиков. Патрик Хэд (сооснователь команды – Sports.ru) считал, что в случае чего можно скопировать настройки у других или что я смогу объяснить, что мне нужно. Но я не обращал внимания на ситуацию, а когда поговорил с ним – на четвертой гонке сезона – то увидел, что уверенность во мне пропала полностью. И я никого не виню. Все просто: я – главная причина своего поражения.
После сезона-1999 я ощущал абсолютную внутреннюю пустоту, мне хотелось просто убежать. Я рассматривал завершение гоночной карьеры.
Я уверен: неудачи всегда ведут тебя по кругу и заставляют возвращаться на старые позиции и даже выше. Именно неудачный опыт в «Уильямсе» помог мне обрести внутреннюю силу, чтобы потом выиграть Параолимпиады в Лондоне и Рио».
Воспоминания о той самой аварии 2001-го: настоящее чудесное спасение, кошмарная боль и шутки над произошедшим
«Мое сердце останавливалось семь раз. Врачи подсчитали, что я прожил 15 минут менее, чем с одним литром крови, что невозможно с научной точки зрения. Ученые до сегодняшнего дня изучают мой случай и думают, что просто что-то упустили, потому что этот парень должен быть мертв – а он не мертв! Мне повезло получить помощь лучших врачей мира, они спасли мне жизнь – подготовили меня к перевозке в вертолете. А также решили везти меня не в ближайшую больницу, а в Берлин – потому что понимали: иначе меня потеряют.
Пока меня везли, я мог только плакать и думал лишь об одном: что же скажут по телефону. Ну, вы знаете, как обычно бывает: друзьям звонят по телефону и говорят, что случилось – и я бы это услышал. С ужасом ждал, что же скажут, и мог только плакать. И когда мы прилетели в Берлин, а врач сказал по телефону, что Алекс доставлен, он в реанимации, состояние тяжелое, но относительно стабильное, он жив и его готовят к операции – я заплакал еще сильнее, потому что понял: чудо все-таки случилось.
Я не был в сознании сразу после аварии, но на записях с трековых камер – их никогда не публиковали – видно, как я пытаюсь поднять визор и отстегнуть ремни безопасности. Обычные вещи, которые пилот делает сразу после любого инцидента. Может, тогда я еще и был в сознании, но из-за большой потери крови отключился.
Авария в Спа в 93-м в смысле моментального сброса скорости была в тысячу раз серьезнее. А знаете, что смешно? В меня врезался и разнес Алессандро Тальяни – такое же имя, а «Тальяни» на итальянском значит «разрезающий» (Смеется). Иронично, что он в итоге и разрезал меня на две части. Возможно, я даже понял, что потерял ноги, сразу после инцидента. Пока оставался в сознании».
Титулы в «Индикаре» или золото Паралимпиад? Ни то, ни другое – жизнь перебивает все
«Оцениваю их одинаково. К сожалению, и то, и то уже в прошлом. Когда я открыл глаза в Берлине через восемь дней после аварии и услышал объяснение, что случилось – то пережил самую большую радость и наслаждение в жизни. Боль была невероятной, я не могу ее описать. Но меня не волновала закрытая навсегда карьера. Я был жив! Черт, да кому какое дело до моих ног? Я жив! Самое естественное в такой ситуации – концентрироваться на том, что есть, а не сожалеть об утратах. Я был жив и очень счастлив.
Когда я пересек финишную черту в Лондоне впереди всех, то снова удивил себя сильным ощущением грусти. Три года, которые я потратил на преследование нового горизонта и Олимпиады, были фантастическими. Сказочное приключение. Наверное, одна из величайших глав в моей жизни. И последними метрами перед финишной чертой я завершал этот проект. В тот момент эта мысль громом и ударила меня. Потому-то я и расстроился. Да плевал я тогда на золотую медаль – позвольте мне пройти этот путь снова с самого начала! Я хотел все перемотать.
Не могу сказать, что победа в Лондоне – лучше, чем победа в гонке или обгон в «Штопоре» на «Лагуна-Секе». Это все – части одной и той же фантастической жизни. Они все классные, но не по отдельности. Каждая из них самая по себе выдающаяся, но во множестве всего, что я пережил – просто нереальны. Каждая – настоящее сокровище, сделавшее мою жизнь уникальной. Включая аварию и все остальные вещи, которые я затем делал. Спасибо случившемуся за это».