"Сказал врачам – режьте ногу! Они не хотели"

39-летний вратарь "Удмуртии" и сборной России по следж-хоккею говорит негромко – но мы не переспрашиваем. Замираем, слушая эти истории. Такой парень достоин не только "Разговора по пятницам" – книжки. Или фильма. Вот прочитают добрые люди – и, быть может, снимут.

Когда-то он служил в ВДВ. Был разведчиком. Его орден Мужества – точно не за выслугу лет. От рассказов стынет кровь.

…Мы прощаемся. Каманцев напутствует:

– Главное, чтобы сердце включилось при работе над материалом. С Богом!

Наше включилось. Дело за вами.

Разведка

– Как вы оказались в разведке?

– В институт не поступил, устроился на завод модельщиком.

– Это что такое?

– Вытачиваешь деревянную модель – ее заливают, получается форма. Потом деревяшку убирают, формочка остается, туда льют металл. Еще я столяр третьего разряда. Евроремонтом занимался. За год все так приелось! Приходишь на работу, вот тебе начало – вот тебе конец, круглые сутки одно и то же.

– Представляем.

– Через год явился в военкомат: давайте, забирайте в армию. Скучно мне на гражданке. Дальше медосмотр, тестирование. Лейтенанту, который вел по кабинетам, говорю: "Вы меня только в хорошие войска отправьте!" Этого я больше всего боялся – что два года пройдут ни о чем. А комиссия вдруг определяет – раз у меня мама одна, приписать к батальону связи под Сарапулом. Я на дыбы: "Какой батальон связи?! Не пойду!"

– Можно было "не пойти"?

– Я сказал – вот уеду к бабушке в деревню, никто не найдет. Тот же лейтенант со мной вышел в коридор: "Не переживай, это все формальности. Скоро "покупатели" явятся – направим тебя в настоящие войска, не пожалеешь".

– Все сбылось?

– Приехали "покупатели", куда-то меня записали. Я лишь номер знал. А у подружки отец – полковник стройбата, мог кое-какие вещи пробить. Говорю ему: "Номер 548. Это что?" – "Воздушно-десантные войска, город Камышин…" Ага, думаю. Не обманул лейтенант-то.

– Что ж вас так в десант тянуло?

– Друг у меня есть – Андрюха Горбунов. С первого класса вместе, в девятом одну девчонку любили. Он в десант угодил, в разведроту. В Косово служил. Героический парень – с французским орденом домой вернулся!

– Это за что же?

– Бронетехника французов увязла в грязи. Наши ребята ночью сорвались со своего поста, вытащили. А тех то ли окружали, то ли у страха глаза велики. Короче, отремонтировали им машины, накормили и отправили восвояси. Вдруг является командование – с наградами!

– Вот это пример.

– А я о чем? Я именно в разведку мечтал попасть. Приехал за нами сержант – такой красавчик! Лакированные берцы, военный камуфляж под березу, бляха начищена, нашивка "военная разведка – летучая мышь". Я обалдел.

– Понимаем вас.

– Еще и сдержанный, аккуратный. Очень мне это все понравилось. Укрепился в мысли – однозначно, разведка! Только туда! Через три месяца после курса молодого бойца тот же сержант приехал со своим командиром. Увидели меня: "О, Команча!"

– Уже и прозвище было?

– Дали мне позывной. От фамилии. Сержант шепнул командиру: "Вот этого нужно взять, парень хороший". Тот присмотрелся: "Худенький…" – "Были бы кости – мясо нарастет". Ну и взяли. Так я попал в разведку.

– С дедовщиной столкнулись?

– Чуть-чуть. Воспитывали молодых, но никакого беспредела. Ребят постарше быстро закинули в Чечню, следом нас. А на войне уже другие отношения. Дедовщины быть не может. Хотя она даже полезна!

– Для чего?

– Для стрессоустойчивости. Учили держать удар. Воротничок подшить не успел – получай подзатыльник, чтобы долго не объяснять. Тебе же говорили, что надо успевать? Вперед!

– Старшие товарищи давали советы – как вести себя на войне?

– У меня был напарник. Рассказывал, как присесть, куда прилечь. Где точно не высовываться. Я за ним повторял. Остановились в каком-то месте – он тут же отправился обыскивать все вокруг. Еще и меня заставил: "Боеприпасы выгрузить – это дело номер два. Сперва определись, куда побежишь, если начнется стрельба, откуда будешь вести бой".

– Какой разумный человек.

– Тогда же указал: "Вон, гляди, куча шифера. Можно спрятаться за нее и отстреливаться. Плотность там хорошая". Вскоре завязалась потасовка – там и укрылись. Наглядно получилось. Призвали меня в мае 1999-го, а летом боевики вторглись в Дагестан. Целая армия, три тысячи человек! Первые ребята поехали воевать в августе, а я в ноябре.

– Вы были готовы к войне?

– Нет. Для этого нужно провести в армии года полтора, не меньше. Чтобы движения стали отточенными, хладнокровие появилось. Человек хотя бы к выстрелам должен привыкнуть. Полгода – вообще ничего! Мне просто повезло.

– В чем?

– Были толковые командиры. Очень толковые! Полк-то престижный, гвардейский. Благодаря профессионализму командиров мы выходили из засад с минимальными потерями. За семь лет чеченской кампании из разведроты погибли двое! А полная рота – 50 парней. Выдвигалось на задание обычно человек 15, больше не надо. Зачем шум наводить? У нас не те задачи. Эта группка, как волчья стая. С замыкающим. Главное – обнаружить противника и уйти без боя. Корректировать артобстрел.

– Сколько провели на войне?

– Четыре месяца. Сначала стояли на границе Дагестана. Потом в Чечне, под Бамутом. Дальше Таргим, на берегу реки. Это граница Чечни, Ингушетии и Грузии.

– Опасное место?

– Перевал. Там чечены постоянно шныряли к грузинам, контакт у них был налажен. В этот пункт дислокации нас и закинули. В помощь пограничникам. Весело там было, что и говорить.

– Первый шок?

– Сразу до всех дошло – совершенно другая атмосфера. Все не так, как в части. Не знаешь, что с тобой будет через два часа. Это стресс – от того, что любая ошибка может стоить жизни. А шок… Наверное, когда первую гранату бросил.

– Что такого?

– Это еще на учениях было. Объясняли: "Чеку оставляешь на пальце, кидаешь вот так. Автомат удерживаешь на руке. В жизни тебе первым делом захочется его отбросить, но нельзя. Привыкай".

– Удалось?

– Швырнул гранату – а в пятидесяти метрах от нас стреляли ребята из другого подразделения. На боевой десантной машине сидел офицер. Так осколок моей гранаты в щеку ему попал.

– Господи.

– Чуть-чуть срезал, по касательной. Прав-то был я, все делал по уставу. Но впечатление произвело.

– Еще что впечатлило?

– Проезжали Ингушетию, а там полно беженцев. Серая толпа – дети, женщины. Тела, тела, тела. Вот эта серость со мной навсегда. Туман, слякоть и люди, идущие через поле. Даже воздух какой-то тяжелый. Лица тяжелые. Как бурлаки… В Чечню въехали, пацан выскакивает. Бежит за нами, не отстает. Что-то бросает в наш БДМ!

– Что было?

– Хоп – поймали! Хотя ловить ничего нельзя, это закон. Смотрим – запечатанная пачка "Мальборо". Классно, покурим! Буквально две улицы проезжаем – стоят такие же пацаны, факи нам показывают: "На! На!" Другой мальчишка руками автомат изображает и по нам: "Ту-ту-ту…"

– Вы сверху сидели на машине?

– Да, лучше находиться на броне – хоть какой-то шанс уцелеть, если гранату кинут. Кто внутри – сгорит заживо. Столько насмотрелся там… Однажды боевики сбили вертушку со взводом десантников. Парни на наших глазах погрузились, взлетели. Через несколько минут слышим – взрыв!

– Все погибли?

– Наверняка. А нам в Аргунское ущелье следующей вертушкой лететь! Представляете ощущения?

Ранение

– Смерть человека близко вы видели?

– Естественно.

– Непростой момент?

– Очень непростой. Знаете, как человек умирает? Глаза медленно гаснут, мутнеют. Только что блестели – и вдруг мертвые. Раз мы боевика застрелили, так получилось.

– Пленного?

– Ну да. Тот случай что-то во мне перевернул… Вот заходишь в аул на зачистку.

– Так-так.

– Дома в основном брошенные. Кое-где схроны оружия. Двери закрыты, ты выламываешь. А во многих домах сидели собаки. Алабаи какие-нибудь. Худющие, злобные. Но еще остались силы броситься. Наш первый заходит, собака его кусает. Ты слышишь – бух! Выстрел! Потом видишь: пес корчится, скулит. Мне командуют: "Добей". А ты глазами с ним сталкиваешься, он смотрит прямо на тебя…

– Добили?

– Отвернулся и выстрелил, по-другому не смог. Я к чему? У собаки глаз тускнеет точно так же, как у человека, жизнь уходит. Видимо, один химический процесс.

– Даже слушать тяжело.

– Это сумасшедшие рубцы на моем сердце. Для меня главный ужас – что все может повториться. Боюсь за своих детей. Дай бог, чтобы свою страну они защищали головой, а не руками. Так не хочется новой войны!

– Надеемся, до этого не дойдет.

– А если дойдет – воевать должны профессионалы. Патриотизм – хорошая штука. Но отправлять зеленых пацанов на такой замес?! У неподготовленного человека за один бой психика ломается.

– Вы сказали, что часто попадали в засаду…

– Да. Вот история. Идем в разведвыход – нас уже встречают. Неподалеку ущелье. Откуда-то с высоты внезапно стрельба, ничего не видно, лишь пули свистят. Причем интересно – сначала она прилетает, разбивается рядом. Только потом звук слышишь. Эхо доносит.

– Кого-то задело?

– Одному пацану приклад пулемета раздробило, другому в рюкзак попало. Мы сразу рванули наверх. Эти сто метров я надолго запомнил. Так бежали, что шуба заворачивалась. А кто из наших оставался, тот в ответочку палил. Как-то и мы отличились – взяли базу боевиков. Целый лагерь, 60 человек.

– Вас сколько было?

– В два раза меньше. Начальник разведки с 50 метров снял караульных, у него глушитель был. Тюк, тюк, тюк. Расположились, из всех стволов остальных пощелкали. А на базе – амуниция, оружие, натовская форма. Даже сигареты настоящие американские – "Кэмел", "Мальборо". Настолько вкусные! У нас-то по карманам "Примадонна" была. Многих наших за ту операцию наградили. Командир Героем стал, кому-то "За боевые заслуги" дали…

– А вам?

– Я позже орден Мужества получил. По итогам, выходит. Раз уж кровь за страну пустил.

– До этого кровь не пускали?

– Контузии случались, но легкие. Не считаю!

– А потом все оборвалось на очередной засаде?

– Пехота вела бой внизу, в ауле. Наша задача – боевиков тащить по горам. Освободить территорию полностью. Встретиться собирались в Ханкале. Ночью поднялись на гору, ветер жуткий. Конец февраля! На северном холме снега по колено. Прошли – никого нет, следы отсутствуют. Решили спуститься пониже. Вот там нас и накрыли.

– Как?

– Поначалу-то залегли, отдыхаем. Сбоку овраг. Минут пятнадцать проходит – меня пинают: "Команча, вставай. "Чехи" идут!" Я отмахиваюсь: "Да ладно, что ты рассказываешь…" Переворачиваюсь в спальном мешке на другой бок. Холодно, а огонь разжигать нельзя. Второй раз меня уже сильно ткнули: "Вставай!" Тут дошло, моментально вскочил. Попрятались за валунами. Связист передал: "Группа человек 30-40". Следом по рации сообщение: рядом работает наш спецназ, стрелять аккуратнее. Друг друга не зацепите.

– Что дальше?

– Начальник разведки спрашивает: "Свои?" – "Да-да, свои. Не стреляй, дай сигнал". Запускаем зеленую ракету – не успела потухнуть, по нашим позициям открыли прицельный огонь.

– Получается, обманули вас?

– Да. Мы думали, спецназовцы – а это "чехи".

– Долго продолжался бой?

– Часа три. Но минут через двадцать они передали: "Сдавайтесь! Всех отпустим домой, к вам претензий нет. Тихонечко уедете". Начальник разведки ответил: "Будем думать пять минут".

– А "чехи"?

– "Хорошо. Время пошло". Тоже обман! Спустя минуту возобновили стрельбу!

– Почему?

– Уверены были, что расползаться начнем. Давай лупить из всех орудий. Мы за камнями сидели. А "чехи" сверху, растянулись полумесяцем. С краю их пулеметчик – он-то меня и заметил. Первая пуля расцарапала спину. Дошло: черт, видит меня! Сдвинулся в сторону, в этот момент пронзило ногу. Нашему парню кричу: "Леха, ранило…" – "Цепляйся за меня, тут чисто. Подползай". Я пытаюсь – а место-то скалистое, подо мной щебенка. Скатываюсь, как на шариках. Рядом Егор со снайперской винтовкой…

– Сколько до того пулеметчика, который по вам стреляет?

– Метров пятьдесят. Егор тоже крикнул: "Ползи ко мне, здесь спокойно". Только дернулся – еще одна пуля прилетела в руку. Автомат выпал. Но я дополз кое-как. Помню, сказал: "Егор, автомат мой потерялся…" – и все, отключился.

– Когда очнулись?

– Когда по скале кто-то тянул за ноги. Понять не мог: свои это? Или боевики? Тут голос: "Команча, Команча!" Выдохнул: уф-ф, наши. Несла меня целая рота. Менялись ребята. Подняли на гору, там погрузили в бронетранспортер и увезли к генералу Ашурову, командующему южной группировки.

– Задачу-то выполнили?

– Чтобы не окружили, поступил приказ уходить группами. Наш офицер выскочил не на ту тропу, прямо на боевиков. Стал уводить за собой, а дороги нет. Полетел с обрыва на камни – открытый перелом, кость вышла из ноги. Мы потом встретились в госпитале. Его тоже пацаны вытащили.

– Когда предлагали сдаться в плен – никто всерьез не задумался?

– У нас на пятнадцать человек – два офицера. Им-то в плену точно не жить. Война-то не первая, всё знают. Плен – это просто атас. Там уже ни любви, ни тоски, ни жалости.

Ампутация

– Сразу поняли, насколько тяжелое ранение?

– Если бы! Говорил: "Бросьте меня в палатку, к своим. Пока кровь не остановится". Казалось, перемотают – буду дальше воевать. Бредил. Под наркозом у всех "космос", каждый супергерой. Думал о том, что нельзя роту менять, надо в этой остаться. Значит, через два дня необходимо вернуться.

– Даже в госпитале не предполагали, что дело может закончиться ампутацией?

– Я до последнего надеялся, что у меня просто ткани повреждены. Спросил доктора: "Кости-то целы?" – "Сломано все…" Еще не понимал, что вдобавок седалищный нерв перебит пулей.

– Что с костью?

– До 12 сантиметров раздроблено. Пуля до сих пор в ноге сидит.

– Кошмар.

– Врачи говорят: "Она же тебя не беспокоит? Доставать нет смысла". Где-то в бедре, сбоку. Запаялась там. А рука до конца не выворачивается. Лучевая кость была задета.

– Играть не мешает?

– С рукой у меня все нормально. Никаких проблем. Зато с ногой беда была. Операция за операцией, образовался свищ. Как объясняли, питания у ноги нет, чувствительность пропала. Из армии уволился, два раза в год случались обострения. Стабильно – осень и весна.

– Почему?

– Хронический остеомиелит. Кость становится рыхлой, начинает гнить. Постоянные свищи, трофические язвы. Выписываешься из больницы, проходит пару месяцев. Даешь нагрузку – и опять…

– С таким ранением вы были обречены на ампутацию?

– Да. Пуля нарушила циркуляцию крови. В какой-то момент задумался: вот что я мучился? Не отрезал раньше? А то пытались ногу сохранить, сначала один палец оттяпали, следующей осенью второй. Через год три оставшихся. Ну и к чему это все? Видели б вы мои пальцы тогда – деформированные, сгнившие. Жили своей жизнью. Артроз, артрит, тяжело ходить…

– Сколько операций перенесли?

– За десять лет – 20.

– Ого.

– Из них 14 под общим наркозом. Для остальных просто укольчик в позвоночник, вырубали на время ногу. С каждым годом мне становилось все хуже.

– Отрезать ногу решили вы сами?

– Только я! Меня так извели десять лет страданий, что приехал и сказал: "Режем!" Врачи пытались переубедить. Предлагали какое-то протезирование, "сапожок", ортопедическую обувь. Нет, отвечаю. Хватит. Режьте!

– Отговаривали до последнего?

– Вы не поверите – уже лежал на операционном столе, а меня спрашивали: "Может, передумаешь?" – "Нет, начинайте…" До этого выпытывал у друзей, легче ли будет жить с протезом. Те отшатывались: "Такие решения принимай сам". Вот я и принял.

– Если б не случилось ампутации, что сегодня было бы с вашей ногой?

– Гангрена, как минимум, к этому все шло. Ногу мне потихонечку срезали, словно пирог: чух, чух… Стопы не осталось, какая-то косточка торчала. Копытце.

– К врачам у вас претензий нет?

– Да какие претензии?! Замечательные люди, отличные специалисты! Прекрасно делали свою работу. В 2010 году "афганцы" помогли мне уехать в Петербург. Опыт у докторов из клиники военно-полевой хирургии огромнейший. Они занимались ампутацией. Отрезали так, чтобы не было проблем с протезированием. Я на саму культю мог наступить. Стоять у стенки, например. Мало кому это удается. Вместо голени у меня протез.

– Вы можете передвигаться, не хромая?

– Конечно. Иногда вообще четко хожу. Даже не подумаешь со стороны, что на протезе. Зимой, когда снег выпадает, сложнее. А тут еще набегался за последние дни, да новый культеприемник не очень качественный получился, парочка ранок образовалась. Вот и прихрамываю.

– Что не так с культеприемником?

– Чуть-чуть не соответствует размеру. Из-за этого ногу содрал. Пришлось надевать старый протез, который сделали три года назад. Буду им пользоваться, пока новый не отремонтируют.

– Часто протез меняете?

– Раз в два года. Всё за счет государства.

– Цена вопроса?

– 200 тысяч рублей. Обычный протез для повседневной ходьбы. Бионический стоит около пяти миллионов. Это "умная" нога. Управляется с помощью сигналов головного мозга, сама подстраивается под скорость движения человека.

– Вам такой нужен?

– Если на коньки встану, классный протез не помешал бы. Тогда можно спокойно работать тренером. Ну и настоящий хоккей освоить, играть в удовольствие. Конёчки натянул и вперед. На моем-то протезе не покатаешься. Равновесие держать неудобно.

Героин

– Снится вам война?

– Уже нет. В первый год – бывало. Изредка – во второй. Да я и вспоминаю-то с трудом, что было на войне! Только 2 августа включаюсь, в день ВДВ.

– А что снилось?

– То, что со мной случилось, но с другим исходом. Что пули пролетают мимо. Взрывы снились, вспышки. Вот когда вспышка – сразу просыпался. Казалось, это та, которая меня контузила.

– 2 августа у вас свой ритуал?

– Собираемся в Ижевске, едем к памятнику погибшим "афганцам". На кладбище ребята отправляются. Но я общественных мероприятий сторонюсь. Не люблю, когда вокруг много народа. Посидим своей компанией и разбегаемся. В 8 вечера я всегда дома.

– Значит, в фонтанах не купаетесь?

– Нет-нет, что вы! Я эти вещи абсолютно не воспринимаю. Единственное, что было – в первые годы после войны, когда на день ВДВ много "чеченцев" приходило, конфликтовали с "афганцами". Ну это так, по синей лавочке. Слово за слово – и понеслось.

– С ними-то что делить?

– В том-то и дело, что нечего! Это водка "делить" начинает, когда по мозгам бьет. В такой момент просто теряешь чувство реальности, становишься агрессивным. Особенно, когда только-только из окопов. Вы попробуйте, вернитесь с войны и найдите себя. Даже не представляете, что десять лет творилось в моей жизни…

– Мы кое-что слышали.

– Бухал, кололся. Авторитетов не было, все по фигу. День прожил – и черт с ним, завтра будет новый.

– До ранения употребляли наркотики?

– Юношеское баловство – траву тянул. Серьезнее ничего не было.

– Как укололись первый раз, помните?

– Что тут помнить-то… Все то же, что после операций. На основе морфина, помогает забыться. Полгода в больнице прожил на пирамидоне, затем домой отправили. А достать там наркоту – долго, что ли?

– В основном был героин?

– Как правило. Первое время нечасто, где-то раз в неделю. Или так… По ситуации. Постепенно вошло в систему. Сначала кололся, чтобы было хорошо. Потом – чтобы не стало плохо. Лекарство от всего сразу.

– Знаменитый боксер Сергей Ковалев нам рассказывал, как попробовал в юности героин: "Самое ужасное, утром проснулся с мыслью – еще охота".

– Привыкаешь моментально! Ощущение эйфории. Круто! Клево! Ни боли, ни тревог. Хотелось еще и еще возвращать это состояние. Потихоньку организм перестает сам вырабатывать эндорфины. Можешь получать только внешним путем. Если трезвый – тебя ничего не радует. А как дорвешься до дозы – все, ништяк.

– Так – десять лет?

– Да.

– Могли погибнуть от передозировки?

– Раза два – точно.

– Как это выглядело?

– Во дворе присел на кованый заборчик. Отключился – и перевалился на другую сторону. Когда очнулся, уже стемнело. Чувствую – голова на земле, ноги на заборе. Часа три пролежал, весь посинел! Кое-как выкарабкался, побрел по улице. Около трамвайной остановки девчонок заметил, прохрипел: "Не поверите – я с того света только что вернулся!" Они перепугались, бедные.

– А второй случай?

– Это уже дома. Согрешили мы с пацанами, укололись. Довели меня до квартиры. Попытался раздеться, сел на кровать. Штаны спустил до половины – и все, в ауте. Очухался под утро. Хорошо мама из соседней комнаты не вышла, не видела всего этого. А у меня уже язык прилип к гортани. Вполне мог перекинуться.

– На ваших глазах люди умирали от передозировки?

– На моих – нет. Но знакомые гибли сплошь и рядом. Много друзей потерял на этой теме, прямо волна была.

– Мама как реагировала?

– Да жесть… Очень тяжело! Ей в жизни досталось. Батя у меня тоже шебутной был. То сидел, то пил беспробудно. От чего и умер в 2005-м. Он с одной бедой, я – с другой. Мама все это вынуждена была терпеть. Она ведь поначалу даже не знала, что я на войне.

– Не хотели волновать?

– Разумеется. Сказал, что мы на учениях, поэтому нет возможности ни писать, ни звонить. Мама не поверила, через дядю, который в ФСБ работает, все пробила. Новость, что я в Чечне, вызвала шок. А потом, когда на наркоту подсел, перестала со мной разговаривать.

– Ну и жизнь у вас была.

– Я на улицу выходил либо рано утром, собачку выгулять, либо поздно вечером. Лишь бы людей не видеть. Никого не воспринимал. Знаете, кем я был?

– Кем?

– Тварью! Обманывал, подставлял. Главное, понимал это. Самому было страшно. Постоянно оборачивался, хотя за мной никто не гнался. Боялся того, чего бояться не стоило. Жил за пределами реального мира, в каком-то вымышленном.

– Все было подчинено одной-единственной цели – получить дозу?

– Да. Ларьки я не взламывал, но всякие мошеннические действия совершал. Вымогательства какие-то. Кражи. Что плохо лежит – становилось нашим.

– В тюрьму загреметь могли?

– Легко. Спасло то, что в Чечне отслужил. Ребята-оперативники просто жалели. Говорили: "Еще раз попадешься – посадим. Сейчас давай, чеши отсюда".

– А приятелей ваших сажали?

– Кого сажали, кого нет. Кто в могиле, кто в бегах. Тоже война. В какой-то момент встряхнулся: ну я и заблудился! Что ж я такое чмо? Был случай, командир отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков завел в кабинет, усадил напротив: "Володя, ты кавалер ордена Мужества! Нас в отделе 30 человек офицеров, такой орден имеют двое. А ты что творишь? Хочешь, чтобы я тебя "закрыл"? А с матерью что будет?" Тогда выпустил. Но что-то в голове у меня выправляться начало. Вытягивалось пространство.

– Не сразу?

– Не-е-т, что вы… Прояснение сразу не приходит!

Монастырь

– Последняя капля – после которой завязали с наркотиками?

– С утра уже косой гулял с собакой. Присел на бордюрчик, смотрю – все куда-то идут. У каждого жизнь. А я сижу – такой пустой, нога гниет. Меня ничего не радует, мне тоже никто не рад. Друзей не осталось вообще. Внутри вакуум. Мне почти 30 лет, а у меня ни х… нет. Ни в душе, ни в развитии. Я как карандаш – потихоньку стачивался. Собака вокруг носится, гляжу на нее и понимаю: жить не хочется. А покончить с собой страшно. В этом смысле я трусишка.

– Всерьез подумывали о самоубийстве?

– Озолотиться-то проще простого.

– Это что такое?

– Передознуться. Все равно идем на самоуничтожение… Потом поймал собачку, вернулся домой и позвонил однокласснику, с которым хулиганили когда-то. Время спустя он заехал меня навестить. Объяснил – есть другой путь. Рассказал про монастырь под Питером, где могут мне помочь. Около года я эту информацию переваривал. Когда совсем припекло, набрал ему: "Готов ехать" – "Покупай билет на поезд".

– Парень сам прошел через этот монастырь?

– Да, и за три года вернулся к нормальной жизни. А я там полгода провел. Тосненский район, поселок Саблино. При монастыре реабилитационный центр на 50 человек, где меня и вытянули. Полный уход от мира – только молитвы, посты, чтение Библии. Какое-то свое служение. На бывшей швейной фабрике собрались ребята со всей нашей необъятной родины. По одной беде.

– Наркотики?

– Или алкоголь. Усталые люди. Вот и я приехал уставший, в одних штанах. Встретили меня любвеобильные братья. Которые к тому моменту более-менее адаптировались, восстановились. Живут по Библии. Были и другие, которые еще сами не поняли, зачем явились, на все смотрели с опаской: "Сейчас вкалывать заставят, будут набивать кошелек за наш счет".

– Все не так?

– Да нет, конечно. Работа – исключительно во благо центра. На покупку продуктов, оплату аренды.

– Чем вы занимались?

– Служил на кухне, готовил пищу для ребят. В 6 часов подъем, молитва, завтрак. Потом полчаса читаем Библию. Каждый объясняет, что понял. Духовный наставник поправляет. Разбираем вместе смысл, контекст, главные стихи. Перекладываем на собственную жизнь. Дальше все на работу уходят, а я готовлю обед.

– Нравилось вам при кухне?

– В другом месте было бы сложно, нога же больная. Парни трудились на заводе, где плитку изготавливают. А я и каптерщиком после был, и дрова пилил. Полгода из монастыря не выезжал. Разве что в церковь.

– Поселились в келье?

– У нас свой корпус. На втором этаже – комната, двухъярусные кровати. На первом – зал для служения, праздников, концертов.

– Интересно.

– Очень интересно! Я встречал людей, которые еще 25 лет назад маком кололись. Давно живут в чистоте, стали руководителями этого центра. Тех, кто освобождается из тюрьмы, сразу берут на реабилитацию. Чтобы парень не отправился к своей братве. Сейчас и у меня внутри совсем другое. Разные бывают искушения, но сегодня я знаю, как им противостоять. Пару дней не прикасаешься к слову Божию, начинаются соблазны.

– А как бороться?

– Сходишь, послушаешь проповедь – и возвращаешься в нормальное состояние.

– Есть вещь под названием "ломка". Когда слезаешь с наркотиков.

– О-о-ой, тяжелая штука…

– Как прошло у вас?

– Когда приехал на реабилитацию, не было никакой "ломки". Видимо, место благословенное, намоленное. Там все проще проходит. Вот когда дома переламываешься из-за того, что денег нет и решаешь завязывать… Это мука. День продержался – все, ночь "твоя". А утром совсем тяжко. Пот. Слезы. Понос. То жар, то холод.

– Кого-то привязывают к кровати.

– Бывает. Зависит от психологического состояния. Я-то тихий был. Дома в углу переломался, и все. А можно попасть… Вообще-то поразительно, что монастырь настолько помогает перебороть тягу к наркоте! Очень меня удивил процесс перерождения. Я там даже стихи писал.

– Вот это да.

– Начал развиваться. Наверное, потому, что законы монастыря принял сразу. Быстро перестало тянуть к дурному. Обычно у людей реабилитация длится год, а мне шести месяцев хватило.

– Чужую ломку в монастыре видели?

– Там много ребят из Сыктывкара. До Питера далековато – пока едут, видимо, переламываются. Когда я кочегаром работал, ночью постоянно у меня тусили. Кто только прибыл, тем день-два не спится. Сидят и рассказывают мне свои истории.

– Какая особенно зацепила?

– Да все одно и то же. Каждый приехал от разбитого корыта. В дырявых штанах, рваных кроссовках. Как я: в одних портках и ортопедических ботинках. Запасной одежды не было.

– Вот слезли вы с иглы. Что собирались делать дальше?

– Дорога там известная. Когда человек возвращается к нормальной жизни, поступает в библейскую школу. Потом служит – или в монастыре, или в одном из реабилитационных центров. Их же по стране очень много. А можно вернуться в родной город и такой же центр открыть.

– Филиал?

– Вот-вот. Тогда с тобой посылают опытного напарника. Он и в организационных нюансах поможет, и приглядывать будет на первых порах. Не позволит уйти в пике, если вдруг снова сорвешься. Вы ходите по улицам, выхватываете взглядом проблемных пацанов. Например, у аптек, где они шприцы покупают. Заводите разговор: "Не устали еще так жить, ребята? Есть желание все поменять? Мы сами были такие же балбесы, долго сидели на наркоте…" Обязательно найдутся те, кто хочет вырваться из этого ада. Начинаешь их опекать, направлять на путь истинный.

– Этим и планировали заниматься?

– Да. Духовное спасение людей – что может быть прекраснее? Остальное пыль и суета. С голой попой мы в этот мир пришли, с голой попой и уйдем. Вы смотрели фильм "Остров"?

– Конечно.

– Помните, героя Петра Мамонова спрашивают: "Отец Анатолий, а умирать-то не страшно?" Отвечает: "Умирать – не страшно. Страшно будет перед Богом стоять. Грехи давят…" Так вот, чтобы страха не было, надо подготовить себя к уходу.

– Библия у вас всегда с собой?

– Да, в телефоне. Теперь так удобнее. Скачал приложение, открыл в любой момент – и читаешь. Плюс среди моих друзей много верующих, в соцсетях регулярно выкладывают стихи из Библии, интересные ссылки. Я и проповеди смотрю. Духовную пищу нужно получать ежедневно.

Хоккей

– Так как в вашей жизни возник следж-хоккей?

– После учебы в библейской школе отправился домой. Ногу к тому времени уже отрезали. С директором реабилитационного центра договорились: оформлю инвалидность, поставлю протез – и вернусь. Пока собирал бумажки, встретил Наиля Зиятдинова. Он "афганец", заместитель председателя удмуртского фонда инвалидов и ветеранов войны. Это мой ангел-хранитель. Прошел со мной огонь и воду, во всем помогал. Наиль и рассказал про следж-хоккей, паралимпийцев, команду "Удмуртия": "Здесь такие же ребята. У кого-то одной ноги нет, у кого-то – двух. Попробуешь?" – "Почему нет?"

– С чего начали?

– Полез в интернет изучать правила. О следж-хоккее я вообще ничего не знал. Когда приступил к тренировкам, дня три в поле катался. Затем предложили в ворота встать. В первом же контрольном матче накидали мне десять шайб. От обиды чуть не расплакался.

– Немудрено.

– Но тренеры поддержали: "Не переживай, продолжаем работать". Позвали на второй сбор. Конечно, без везения не обошлось. Второй вратарь "Удмуртии" решил заканчивать, ему уже 47 стукнуло. Клуб искал замену. Тут из Саблина позвонил директор реабилитационного центра. Я сказал, что всерьез увлекся следж-хоккеем и спросил: "Как отнесетесь к тому, если тут останусь? Обещал ведь приехать к вам, служить, помогать братишкам. Не по-пацански получается…"

– А он?

– Спокойно произнес: "Володя, что ты как ребенок? Самое главное, твое сознание поменялось посредством слова Божия, жизнь наладилась. А где ты Бога прославишь, не имеет значения". Все, судьба определилась. Тогда же поставил перед собой цель – попасть на Паралимпиаду-2014. Понимал – впереди чемпионат России, разные турнирчики. Но бредил я именно Сочи. На каждую тренировку выходил с огромным желанием, пахать был готов с утра до вечера. Думаю, это и позволило закрепиться в сборной.

– Вы занялись следж-хоккеем в 2011-м и уже через три года играли в финале Паралимпиады!

– Сам поражаюсь. Что ж, лишний раз убедился – для Бога нет ничего невозможного. Он вывел на этот уровень, причем даже меньше, чем за три года. Паралимпиада проходила в марте 2014-го, а в "Удмуртию" я пришел в июне 2011-го. Но я не один такой.

– Кто еще?

– Костя Шихов, капитан "Югры", в те же сроки познакомился со следж-хоккеем. Нам и ноги ампутировали в одно время – в феврале 2011-го. Мне в Питере, ему – в Ханты-Мансийске.

– С ним что случилось?

– Сильное обморожение. Казалось, ноги удастся сохранить, но потом резкое ухудшение, гангрена… Других вариантов уже не было. К счастью, Костя не пал духом, через несколько месяцев начал тренироваться. Следж-хоккей стал стимулом к жизни. Как и для Володи Литвиненко, который присоединился к нам на полгода позже. Ему в детстве трамваем отрезало ноги. Володя после Сочи со спортом завязал, работает юристом. А Костя до сих пор играет.

– Был на Паралимпиаде шанс взять золото?

– Ну, американцы объективно и сильнее, и опытнее. В 2010-м в Ванкувере они стали чемпионами, не пропустив в пяти матчах ни одной шайбы! Выиграли в 2018-м и в Пхенчхане. В НХЛ при каждом клубе есть команда по следж-хоккею. У нас, к сожалению, масштаб не тот. КХЛ сама по себе, мы – сами по себе. В чемпионате России всего восемь команд. Хорошо хоть пару лет назад создали детскую следж-хоккейную лигу, ее финансирует фонд Тимченко.

– В Сочи на групповом этапе вы американцев победили.

– Да, 2:1. Они тогда сыграли в агрессивный хоккей, постоянно атаковали, бросали по воротам при первой же возможности. А в финале сменили тактику. Действовали уже от обороны, ждали нашу ошибку. И дождались. Защитник покатил шайбу в среднюю зону, перехват, выход один на один, бум – вынимай. 0:1 и закончили. У нас даже моментов особых не было.

– Все равно обидно.

– Согласен. Хотя задачу выполнили. Перед стартовым матчем с корейцами к нам в коттедж приезжал дядя Володя…

– Это кто же?

– Путин! Когда Сергей Самойлов, главный тренер, обмолвился, что команда хочет попасть в призовую тройку, президент уточнил: "Значит, бронза планируется?" Самойлов кивнул. Путин улыбнулся: "Бронза – тоже неплохо. С учетом того, что следж-хоккей в России начали развивать недавно, и в Паралимпийских играх наша сборная участвует впервые. Удачи, ребята! Будем за вас болеть!" А на следующий день бах – проигрываем корейцам!

– Какой конфуз. Правда, без вашего участия.

– Мишку Иванова, который считался первым номером сборной, ни в коем случае не виню. Шайбы залетали такие, что я бы тоже не поймал. Подумал еще – раз уж с Кореей не поставили, наверное, всю Паралимпиаду за бортиком просижу. Но на второй матч с Италией неожиданно выпустили меня. Аж вздрогнул, услышав на установке: "В рамке сегодня Каманцев…"

– Дебют вышел на загляденье.

– Хлопнули итальянцев – 7:0! С того дня стал основным вратарем. Победа над американцами позволила занять первое место в группе и избежать в полуфинале встречи с канадцами.

– Вам достались норвежцы. Они послабее?

– Намного! Скажу честно – если б мы на Канаду попали, еще неизвестно, чем бы все закончилось. А с Норвегией разобрались уверенно – 4:0.

Третьяк

– Вы упомянули Самойлова. Скончался он при загадочных обстоятельствах, в Корее, спустя три года. Что произошло?

– В апреле 2017-го Сергей Александрович отправился в Каннын на чемпионат мира. Куда нашу сборную из-за санкций Международного паралимпийского комитета уже не пустили. Утром проснулся, принял душ, упал и умер. Тромб оторвался. При падении еще ударился об кровать, шейные позвонки сместились. Поэтому, когда его в гостинице обнаружили, выдвигались разные версии. Вплоть до покушения.

– Хороший был мужик?

– Очень! Жесткий, но справедливый. Как главный тренер – вообще огонь!

– В смысле?

– Пробивной. Помимо тренировочного процесса на нем была куча организационных вопросов. Решал их всегда на пятерку. Самойлов стоял у истоков развития следж-хоккея в России. Выпускал методички, проводил семинары и мастер-классы для тренеров, судей. Безумно жалко, что так рано ушел. 65 лет – разве возраст?

– Говорят, 8 февраля санкции с Паралимпийского комитета России наконец-то снимут.

– Мы все на это надеемся. А то уже два года только тренируемся да проводим товарищеские матчи. На соревнования, проходящие под эгидой Международного паралимпийского комитета, нас не пускают.

– Вам 39. Возраст для спорта запредельный. Или в следж-хоккее не так?

– Понятно, ставят-то везде на молодых… Но мы обыгрывали канадцев и американцев. Брали серебро на Паралимпиаде. Это же говорит о нашем уровне?

– Еще бы.

– Такие вещи учитываются. У нас играет Алексей Лысов – ему 42!

– Полевой?

– Защитник, выступает за "Югру". Может, по скорости молодым и уступает, но с таким опытом и "физика" не особо нужна. Любую ситуацию читает, шайба сама его находит. А вратарям еще проще. Знаете, кто стоит в воротах сборной Швеции?

– Кто же?

– Дядька, которому 60!

– Шутите?

– Да клянусь вам. Неплохо смотрится Правда, наши 60-летние от шведских отличаются. Дряхлеют раньше.

– Вы очки носите. Близорукость?

– Небольшая – минус два. Перед выходом на лед всегда надеваю линзы. Иначе бросок от синей линии могу не разглядеть. Помню, в Сочи обыграли американцев. Я, дурачок, после сирены шлем с себя стащил, отбросил в сторону. Эмоции! Тут на меня пацаны прыгнули, и я клюшкой задел глаз. Чуть-чуть, но хватило, чтобы линза выпала. Все, не найти, затоптали.

– Вторые-то были?

– В том-то и дело, что нет! Наутро дали мне сопровождающего, поехали по сочинским оптикам. Искать нужные линзы. С того момента у меня всегда запасные с собой. Покупаю сразу три пары.

– Самый тяжелый матч в вашей жизни?

– Первый против сборной США. 2012 год. По моим воротам нанесли 35 бросков!

– Личный рекорд?

– Сто процентов! Это и по меркам КХЛ цифра солидная. А в следж-хоккее за игру обычно бросают раз 15-20. И вдруг 35!

– Дрогнули?

– Четыре шайбы пропустил. Американцы весь матч поддерживали ураганный темп. Один из наших защитников выдал потом в раздевалке: "Я столько за ними бегал, столько головой крутил, что она едва не отвалилась…"

– В КХЛ за кого болеете?

– За Казань. Там играет Рафаэль Батыршин.

– И что?

– Руслан, его старший брат, много лет входил в штаб нашей сборной, а с декабря назначили главным тренером. Из-за него-то к "Ак Барсу" и прикипели. Когда в прошлом сезоне команда выиграла Кубок Гагарина, мы как раз были на сборах. Вечерами все вместе садились у телевизора, смотрели, болели.

– Среди вратарей любимец у вас есть?

– Раньше выделял Илью Ежова. Нравилось, как в воротах двигается. Ну а сейчас, конечно, Вася Кошечкин вне конкуренции. Какой же он классный! Большой, спокойный, надежный.

– Знакомы?

– Нет. Вот с Третьяком на турнирах пересекался. Он и в Сочи после какого-то матча в раздевалку заглянул.

– Для вас, вратаря, нашел особенные слова?

– Поднял палец: "Володя, на "сухаря!" Когда увидел на моем свитере 20-й номер, расплылся в улыбке: "О, я тоже под 20-м играл". Ответил: "Знаю-знаю. Потому и взял".

Настя

– Какие зарплаты в следж-хоккее?

– Предел – 100 тысяч рублей. Но это у топовых игроков, их по пальцам пересчитать можно.

– Вы к ним относитесь?

– Нет, в "Удмуртии" ставки поскромнее. Регион у нас небогатый. А вот в Москве и Ханты-Мансийске с деньгами порядок.

– За серебро в Сочи вы получили 2,5 миллиона рублей. На что потратили?

– Купил в Ижевске двухкомнатную квартиру. Живу там с супругой и детьми.

– Сколько лет детям?

– Мирону – два с половиной. Лехе – десять. Сын Насти от первого брака.

– Жена с паралимпийским спортом связана?

– Нет. Настя – маркетолог, занимается продвижением рекламы в Сети. Я ее называю интернет-добытчик. Кстати, там мы и познакомились.

– Где? В интернете?

– Ага. Ее однокурсник играл в следж-хоккей за "Югру". Однажды Настя написала мне в соцсетях: "Почему про вас нигде никакой информации? Ищу, ищу…" Это 2012 год, о следж-хоккее в России еще мало кто знал. Когда выяснилось, что у нас на носу чемпионат мира в Сербии, предложила: "Сообщайте мне хотя бы результаты, буду в интернете размещать".

– А вы?

– Начал отписываться после каждого матча. "Обыграли тех, тех, тех…" А в конце: "Все, мы – чемпионы мира!" Так завязалось общение. Болтали по скайпу, по телефону. Посылали друг другу письма.

– По электронной почте?

– Настоящие! В конвертах!

– Как мило.

– Не то слово! Романтика прошлых лет завораживала. Я, взрослый дядька, ходил на почту, покупал конверты, открытки…

– Переписку затеяла Настя?

– Естественно. Как-то получил почтовое извещение. Озадачился: "Это еще что?" Оказалось, подарочек на Новый год послала.

– Какой?

– Уф-ф… Я ж контуженный, с памятью проблемы.

– Да ладно, отличная у вас память.

– Просто от Насти было столько подарков… О, вспомнил! В тот раз прислала стильный бумажник, визитницу и ремень.

– Чем ответили?

– Из экипировки, которую нам вручили спонсоры, отправил ей варежки, шарфик и шапочку. Вот такой был конфетно-букетный период. Перед Сочи договорились: отыграю – и сразу к ней.

– Далеко?

– В Томск. Там впервые увиделись. Обнялись, и я понял – ничего не меняется. Все будет так, как мы планировали.

– С Лехой-то поладили?

– Да, быстро подружились. Года полтора обращался ко мне по имени, потом стал папой называть. Предложение Насте я сделал летом 2014-го в Рузе, в санатории, где вместе отдыхали. А расписались в новогодние праздники.

– Оригинально.

– С моим графиком сложно было выкроить другое время. Когда заявление подавали, нам назначили дату – 5 января. Сказали, что в Ижевске это будет первая регистрация брака в 2015 году. И уже через два дня я улетел со сборной на матчи в Канаду.

– Теперь у вас все хорошо. И в спорте, и дома. Оглядываясь назад, наверное, поражаетесь – а со мной ли это было?

– Нет. Из песни-то куплета не выкинешь. Да, уже ни эмоций, ни боли та жизнь не вызывает. Она мне дана для того, чтобы понимал, откуда я пришел и куда иду. То прошлое – оно ведь для кого-то сейчас настоящее. Когда встречаю таких людей, обязательно стараюсь помочь. Чтобы это стало и их прошлым. Всегда помню слова из Библии: "Даром получили – даром и отдавайте". Уверен, кто-то думает, глядя на меня: "О, спортсмен, чемпион…" Ни фига! Смотрите, каким я был! На дне, на самом глубоком-глубоком дне. Но сумел выбраться из дерьма. Может, на моем примере чья-то жизнь станет лучше и светлее.

Источник